[tigpan]

Автор: City Anubis.
Фендом: Восставшие из ада (HellRiser)
Название: Глаза
Жанр: angst, romance
Пейринг: Безликий Убийца/Джозеф Торн
Рейтинг: NC-17.
Размер: мини.
Статус: закончен.

Ветер. Холодный ветер. И облака. А дождя никогда не бывает. Тут вообще ничего не бывает, кроме крови, боли и страха. Для чистой, незамутнённой радости нет места в нашем мире. Тут есть только страсть и боль, переходящая в наслаждение. Это как же надо было дать самого себя оттрахать, причём во всех смыслах, потому как эта грёбанная жизнь делает с вами тоже, что вы ночью у себя под одеялом, что простые ласки приелись и наслаждение теперь приносит только самая крайняя нервная реакция?!

Хотя, что я могу об этом знать. Я никогда не был человеком, родился тут, вырос тут. Всё тут. Не понимаю, как я могу, по сути ничего не зная о жизни людей, быть их духовным палачом и судьёй. Хотя про судью я загнул. Судья и мастер тут только он. Мой милый папочка, мать его! Архисенобит! Инженер боли! Интересно, что бы он подумал, если бы узнал, что его личный мучитель душ сидит себе на самой, ну ладно на второй по величине башни, выше только Левиафан (когда ж он сдохнет то уже) в этом проклятом лабиринте и желает себя? Хотя он и так всё про всех знает.

А у меня даже глаз нету. Вот так перескок, от папы к особенностям своей анатомии. Впрочем, к моей анатомии он имеет самое непосредственное отношение. Глаз нет. Ушей как таковых нет. От носа только намёк в виде горбика. Вместо губ просто разрез. А вот за язык спасибо. Близняшки от него с ума раз по пять за ночь сходят. Если постараться, могу его даже на манер плётки использовать, только потом дня два говорить не могу. И имя у меня подходящее для особенностей моего организма – Безликий Убийца. И вот пожалуйста, шутками про б/у уже наелся по самое не балуйся. Я ведь от папочки цепи тоже унаследовал.

А ведь как всё хорошо начиналось, настолько простое и в тоже самое время поэтическое дело. Он вроде и не плохой, а вроде и всем возможным порокам придаётся. Как он пожирал сам себя, а как меня выслеживал. Было в этом с самого начала что-то яркое, захватывающее. Мне нравилось его дразнить. Я мог готов за этот жадный блеск охотника в его глазах продать собственную душу. А ведь она у меня есть, правда есть, только не принадлежит она вашим богам, ни светлому, ни тёмному. А кому? Да сами не знаем. Сколь помнит Пинхед, мы были всегда, но полагаться на знания этого старого маразматичного духа, который создаёт Пинхеда, я бы не стал. И Пинни со мной согласен. У него, впрочем, и так забот хватает. Жена, фаворитка эта Энджи (ну вот как порядочный… хм, порядочный?.. сенобит может носить имя ангел?), сынку маленький, как раз входит в возраст, когда уже хочется кидаться всякими скобяными изделиями, но ещё не знаешь как и можешь себе же и навредить. А ведь простой поркой делу не поможешь, он её только как поощрение воспримет. Да и не двое нас, сыновей его, если уж так по-честному сказать, мы просто самые талантливые, вот он нас и приголубливает периодически. Таже Кёрсти покоя не даёт, уж как ни крути, а тянет её на нас. Интересно, каким количеством и качеством душ она на этот раз отделается. Ой, чувствую, скоро папику это надоест, и будет у него вместо жена – фаворитка – Кёрсти-человек жена – фаворитка – Кёрсти-сенобит. Чёрт. Мне страшно от этой мысли.

А теперь ко всему этому головной боли ещё я добавляю, ну если он только не забил на меня отбойным молотком. Пора наконец всё выяснить. Если духу хватит.

Иду. А я сказал - иду. ИДУ! Блять ёб вашу мать! Ну вот, вроде иду. Хотя при такой скорости точнее будет ползу, и даже не как черепаха, а как улитка какая-то. А я как-то раньше и не замечал, что у нас вобщем-то тоже есть на что посмотреть. И камень у нас какой-то такой весь какой-то… жёлтый… грязный… в крови… и кажется ошмётках. Ну, естественно, а что ещё тут может быть. Ой, а вот это кровавое пятно напоминает оленя, размазанного по асфальту автобусом. А вон те трещинки розу напоминают. Так… Остапа понесло. Вот она, его комната. Мы же добропорядочные сенобиты и гостеприимные хозяева (вы же уловили нотки сарказма в голосе?), у нас нет камер, есть только комнаты, в которых остановились наши гости. А вот то, что выехать из этих комнат гостям весьма проблематично, так это пустяки, лёгкая недоработка в управляющем аппарате.

Пальцы, да что там пальцы, рука не слушается, не могу её поднять. А надо всего лишь протянуть руку и толкнуть эту чёртову дверь. А может ну нахрен эти руки?! Одним сильным ударом с ноги вышибаю дверь к чёртовой матери, срывая замок и петли. Она с громким стуком падает на каменный пол темницы, при этом пролетев ещё добрый метр. Вот он. Лежит. Свернулся калачиком и вжался в стену. А глазёнки то какие. Смотрит на меня. К нему уже давно никто кроме меня не ходит. Пину он не к чему, был лишь просто ещё одной душой. А остальных я сам отвадил. Он только мой. Мой. И только я имею на него все права. Иногда я показываю ему смерть его семьи. Иногда показываю, как его папочка угрохал его мамочку. Иногда, как тогда, в первый раз, мучительно медленно отрезаю своим неизменным кинжалом его пальцы. И у него на глазах они превращаются в детские. И он понимает, как он уродовал себя и всю свою жизнь. А главное, в какое дерьмо он загнал собственную душу.

А иногда, когда я поддаюсь чёрной меланхолии, этой пытки даже для нас самих, я просто его бью. Грубо, сильно, что мозги по асфальту. Прошу прощения, по каменному полу. А могу придумать что-то ещё более изощрённое. Вот сейчас я чувствую, что именно этот способ изберу сегодня. Я достаю кинжал и наблюдаю, как в его глазах просыпается животный страх. Мне нравится наблюдать за этим с каким-то мазохистским удовольствием.

Кинжал острый, действительно острый. Дамасская сталь. Он способен разрезать волос вдоль, поэтому когда он прикасается к коже, то первые несколько секунд твоё тело даже не осознаёт, что его режут. Ткань расходится, как масло под горячим кухонным ножом. Осторожно, что бы не увлечься и не закончить дело раньше, чем я получу максимум удовольствия, срезаю кожу. Миллиметр за миллиметром. Он уже даже не кричит. Привык. Ко всему ведь привыкаешь. И к боли тоже. Но это только поначалу. Он покрывается холодной испариной. Мне даже не надо его больше привязывать, он перестал сопротивляться месяц назад. Ручаюсь, для него прошло лет десять. Постепенно, добираюсь до лица, но сегодня я не могу к нему прикоснуться. Странно, обычно это самая ненавистная для меня часть тела, и думаю не надо объяснять почему. Но сегодня я хочу, что бы он был со мной до последнего. В его глазах удивление переросло боль, когда он смотрит, как я опускаюсь ниже, оставив верх незавершённым. Я срезаю мягкую плоть с его живота, бёдер, ягодиц, а вот и самая нежная часть мужского тела. Тут он не может удержаться. Никто бы не удержался, даже сенобит. Он кричит, освежёванные пальцы рук впиваются в матрац, мне приходится оседлать его ноги, что бы он не брыкался. Джозеф. Мой Джозеф. Кричи для меня. Из моей груди против моей воли вырывается стон. Но что в нём больше? Я сам удивлён. Там нет и следа чёрной радости, там только боль. Теряю контроль, злюсь сам на себя за свою слабость. Хочу плакать.. Хочу сказать, что, НАВЕРНОЕ, хочу плакать. У меня нет глаз. Этот простой физиологический ритуал столь важен для всего живого! Мою душу разрывает на части от невысказанного… невыплаканного. Я заперт в собственном теле. Я духовный палач сам стал своей жертвой.

Срываюсь. Разрываю его на части собственными руками. Безжалостно вонзаю костлявые пальцы в его незащищённое тело и рву на части. Безжалостно к самому себе, потому что не могу не жалеть его, не могу не любить его. Вот и всё, я это сказал. Любовь разрывает меня, разрывает так, как сейчас моя природа разрывает мою любовь. Всё кончается быстро. По полу разбросаны части его тела. Они везде, вокруг меня. Он окружает меня, обволакивает, и от этого становится ещё хуже. Сползаю с кровати на пол, нет, падаю на пол, на колени. Из груди рвётся вой, тело сотрясается, но ничего, моё лицо по-прежнему омоено лишь его кровью. Затихаю, приваливаясь к стене и жду.

Магия начинает работать. Сперва кости сползаются куда-то к центру комнаты, потом к ним присоединяются органы. Вот клубок из мышц подкатывает и начинает разматываться, нарастая на мясо, а вот и паутина нервов оплетает уже почти полностью сформировавшееся тело. Он начинает приходить в себя, хотя восстановление ещё не окончено. Ему больно. Я знаю. Меня тоже разрывали на части. Он уже не боится кричать, и пока кожа обволакивает его он воет на какой-то одной ноте. Спасибо создателю, что у меня есть уши и я могу их зажать, что бы не слышать этого. А глаз у меня нет, поэтому я не могу их закрыть. Я всегда всё вижу. Вижу как процесс подходит к концу, раны затягиваются и он вновь становится целым и… здоровым, ну если можно применить этот термин к нашим гостям.

Обычно меня уже нет в комнате. Но сегодня я здесь, и он удивлённо взирает на меня своими коричневыми глазищами. Обожаю его глаза. Наверное, это у меня уже фетишом стало. Впрочем, ничего удивительного. Кидаю свой кинжал к его ногам, не могу больше так. Может если тюремщика убьёт узник, то всё будет кончено? Продолжаю сидеть, прислонившись к стене и смотреть в пол. Ну почему ты медлишь, Джозеф? Давай, схвати кинжал и отомсти мне. Отомсти за всё, что я проделывал с тобой эти месяцы. Молю тебя. Но это значит, что ты облегчишь мне страдания, на некоторое время подаришь забвение, а это с твоей стороны будет милостью, поэтому ты и не торопишься, так, Джозеф?

Никогда не буду звать тебя Джо. Ты изысканный утончённый городской парень. Ты полицейский с наградами. Ты был образцом морали и порядочности для глупых обывателей. Ты Джозеф, мой Джозеф.

Идёт ко мне. Ну, сейчас начнётся. Как-то я опробовал кинжал на себе, должен признать, даже для меня это было слишком, когда боль приходит после нескольких минут, а твоё сознание понимает, что должно было бы дойти раньше. Начинаешь чувствовать себя жирафом.

Я шарахаюсь как от удара, когда его ладонь прикасается ко мне. Просто ладонь, ничего больше. Он просто напросто меня погладил. Попытался погладить, моё тело убежало раньше, чем эта ласка окончилась. Поднимаю на него то место, где должны были бы быть глаза. Готов поклясться, что он усмехается. Но как то так по-доброму, что я теряюсь. Никто ещё так не улыбался ни то что мне, а вообще здесь. В этом забытом всеми богами месте. Я зажат в углу и не могу пошевелиться. Всё тело как будто парализовало. А он придвигается ближе и вновь делает это – гладит меня по щеке. Забываю дышать. Смотрю неотрывно в его глаза, всматриваюсь в черты его лица, мечтаю о его губах. Он приоткрыл рот, изучая меня, и от этого ещё хуже. Он соблазнителен как смертный грех. Его палец начинает движение и останавливается на кончике моего носа. А затем почти невесомо проводит по небольшой впадинке на лице.
- Тебе не больно?
Не больно? Он интересуется, не больно ли его палачу? Вместо ответа, хватаю его за руку и целую её. Нежно, аккуратно. И где что взялось? Я ведь понятия не имею ничего о нежности! Разве что мама когда-то в детстве целовала меня в эти впадинки со словами «что бы моему малышу не снились кошмары». Не важно, кто ты: сенобит, человек, просто зверёныш, твоя видовая принадлежность не имеет ровным счётом никакого значения, когда ты ребёнок. А всем детям снятся кошмары, и они их боятся.

Он придвигается ещё ближе, фактически лежит грудью на моих поджатых к груди коленях. И тогда я раздвигаю ноги, что бы прижать его к себе. Он подбирается ко мне вплотную и смотрит мне в… глаза? Клянусь, именно это он и делает! Боже, или кто там у нас, я сейчас просто умру, вот тут, на месте, растекусь кровавой лужицей и никакая магия не поможет меня собрать. Я дышу часто, но воздуха всё равно не хватает.
- Тише, я не кусаюсь – смешок
И он целует меня. Олевиафанвеликийябольшенемогу! Вжимаюсь в него или вжимаю в себя, не важно. Он целует меня со всей страстью, на какую способен, я это чувствую. А ещё я чувствую, как его руки начинают требовательно теребить молнию моей куртки. Чёрт! Её что заело? К чёрту молнию! Ах, кинжал далеко. Отрываюсь от него на мгновение, хватаюсь за края куртки и разрываю молнию напрочь. Кажется, сегодня я только и делаю, что вещи порчу. Сперва дверь, потом вот куртка. А он уже стягивает с меня этот бесполезный кусок материи. Ему раздеваться не надо, он и так обнажён полностью и я имею удовольствие лицезреть его прекрасное стройное тело. О камера трансформации! Мой взгляд скользит по нему и неминуемо натыкается на сосредоточение го мужской силы. Он хочет меня, это совершенно точно. ТАКОЕ не подделать.

Опять лезет целоваться. А я что? А я не против. Это ведь так приятно. Целоваться с ним вдвойне приятно, потому что он не пытается откусить мне то немногое, что у меня вместо губ, и язык. Высвобождаюсь из одежды и тут же понимаю, что я ведь не такой как он. Да, я высокий, да у меня есть кубики на животе, а ещё я худой и у меня все рёбра пересчитать можно, всё тело покрыто шрамами и ранами, какие-то до сих пор открыты и кровоточат. Ему станет противно смотреть на меня и я вновь теряюсь. Он, похоже это замечает и делает то, что я никак не мог ожидать от человека. Впрочем, он тут уже полгода, сомневаюсь, что он не пересмотрел свои жизненные позиции. Наклоняется к моей груди и слизывает ручеёк крови, текущий из одной из потревоженных ран. От этого моё тело пронзает как электрическим разрядом, и я выгибаюсь ему на встречу. Он целует меня всего, снижаясь всё ниже. Я не могу сказать, что раньше не спал с парнями, но там я всегда был в активной роли, а тут… Тут я потерял сам себя, я не могу руководить, я полностью растворяюсь в ощущениях его горячего языка. И когда этот язык и этот рот накрывают мой член, я вскрикиваю и уже больше не могу молчать. Стону в голос, когда он ритмично двигается вокруг моего члена. Опускаю голову на грудь и смотрю на него, а он как раз в этот момент смотрит на меня и наши взгляды встречаются. Сколько же в этом неприкрытого эротизма! Кажется, я сейчас кончу. Никогда я ещё не был на грани столь быстро. Он проникает внутрь меня пальцами, пытается растянуть тугое колечко мышц. Не хочет причинить мне боль. Мне – сенобиту, его личному палачу и мучителю. Нет, не хочу так, пусть он сделает мне больно, пусть отомстит за все эти месяца. Молю его, даже перехожу на приказной тон, и ему ничего не остаётся как подчинится.

Джозеф медленно пытается войти в меня, мышцы не готовы и нервы инстинктивно посылают сигнал не пустить инородное тело внутрь, но мне плевать, что там думают мои нервы, я хватаюсь за него и насаживаюсь на его член. Нда, я был прав, это больно. Действительно больно. Похоже, я вскрикнул в голос и он замирает. Смотрит на меня с укоризной и беспокойством, но я делаю движение бёдрами, призывая его двигаться. И он подчиняется. Сперва медленно, как будто качает меня на волнах. А потом он задевает её, самую яркую точку в мужском организме. Хорошо что внутри я не сильно отличаюсь от человека, жаль было бы упустить такое блаженство из своей жизни. Я вскрикиваю, он это крик резко отличается от всех остальных. Стонать в голос это так приятно! Джозеф наращивает темп и тоже начинает отдаваться волнам, теряя над собой контроль. В последний момент он ловит в плен мою плоть и начинает ритмично двигать рукой. Такая двойная стимуляция не даёт мне и шанса и я с громким криком кончаю ему в руку, а он догоняет меня после пары последних и самых сильных толчков.

Он выгибается дугой, а затем обессилено падает мне на грудь. Мы дышим как загнанные лошади. Где-то он берёт силы и вновь поднимает на меня свой потрясающий взгляд. Взгляд, который я ловил ещё тогда, когда мы только начинали своё знакомство. И улыбка, это его потрясающая улыбка. Похоже, я сегодня всё-таки умер.
- Я не знаю как, но я люблю тебя, - шепчет он мне
А я молчу и ничего не могу сказать, я ошарашен. Он прижимает палец к моим.. кхм.. губам, заставляя продолжать молчать. Он знает, что я тоже его люблю. Откуда-то я знаю, что он это понял ещё задолго до меня самого. Но лишь сегодня, я признался в этом самому себе, поэтому он и смог, наконец ко мне прикоснуться.

Я обнимал его ещё очень долго. Мне было наплевать на холодный пол подо мной, на то, что меня, похоже уже искали с собакой. Милый такой сенобитик знаете ли. Настолько древний, что всё человеческое растерял. Мне был нужен только он и я отдавал ему своё тепло, что бы ему не было холодно.

Нас отвлекли близняшки. Мои подруги. Лучшие. Они где-то откапали вполне приличные шмотки, которые вручили несколько офигевшему Джозефу, и даже одеяло с подушкой нашли, и устроили кровать самым лучшим образом. Мне же притащили новую куртку и посоветовали на сегодня завязывать, а то властелин меня обыскался. Оказывается девчонки меня прикрывали. Благодарен им за это. Они лишь вежливо поинтересовались, не будет ли Джози (Фу, как они могли его так назвать?!) против, если они будут меня иногда брать поиграть, на что тот ответил, что я волен делать что хочу, потому что он мой узник.

Но он был не прав, это я его узник, его раб. Раб его и своей любви. Раб его ласк, его прикосновений, его страсти. Его глаз. И, кажется, я счастлив быть рабом.